Вечный дозор - Сергей Лукьяненко

Она продемонстрировала пальцы, украшенные набором колец и перстней.

– На курточке тоже не просто заклёпки? – спросил я.

Арина улыбнулась:

– Ты только подумай, Антон! В нынешнем состоянии для тебя подруга-ведьма – лучший выбор. Нас этот поток энергии не терзает.

Я промолчал. Я просто стоял и смотрел на Арину.

– Извини, – сказала она упавшим голосом. – Извини, я дура. Не подумала, как это…

– Извинения приняты, – сказал я. – Теперь ещё одно, но главное условие…

– Ты главный, – просто ответила Арина. – Всё понимаю. Ты говоришь, я делаю. Если, конечно, ситуация не потребует немедленной реакции.

– Разумно, – согласился я.

Семён недоверчиво посмотрел на меня, потом на Арину. Спросил:

– И всё? Так просто? Я ожидал долгих споров, если честно.

– В моём положении привередничать не приходится, – ухмыльнулся я.

– Давайте хоть чайком вас угощу! – предложил Семён. – Чай у меня замечательный, высокогорный…

– Зелёный? – с подозрением уточнила Арина.

Семён вздохнул:

– Хорошо. Заварю чёрный. Китайский, очень неплохой. Китайцы тоже чёрный чай уважают, хоть зелёный чаще пьют… Тебе с сахаром вприкуску?

– Я так привыкла, – мило улыбнулась Арина.

Семён разгрёб на столе свободное пространство, подтащил два стула, из шкафа достал фарфоровую банку с заваркой. На подоконнике у него стоял термопот с кипятком, который он, вздохнув, переключил на повышенную температуру. Из шкафа появился и заварочный чайник, и упаковка рафинада, и коробка шоколадных конфет, и нарезанный лимон на блюдце – явно законсервированный каким-то заклинанием. Потом Семён многозначительно поднял палец и глубоко вдохнул.

– Ух ты, – сказала Арина. – Весна?

– Нет, осень, – покачал головой Семён. – Лучшее время и место пить чай – осенью, в дождь, на веранде подмосковной усадьбы…

Воздух в кабинете и впрямь изменился. Стал чистым и влажным, прохладным и пахнущим зеленью. Но самое главное – чистым. Я вдохнул полной грудью и подумал, что таким воздухом можно лечить болезни или умиротворять буйных хулиганов. Спросил:

– Какой год?

– Двенадцатый. Хороший был год.

– Год как год, – не понял я.

– Тысяча девятьсот двенадцатый, – уточнил Семён.

Он любил собирать «погоду». Заклинание для этого использовалось какое-то очень редкое и Семён им делиться не любил. Как всё это действовало – хранился ли где-то в Сумраке тот самый воздух в законсервированном виде, или обычный воздух изменялся – я не знаю. Но это действительно было потрясающе.

Маленькие радости жизни Иного.

Недоступные мне радости.

– Хорошее, наверное, – сказал я. – Царь-батюшка, хрустящая французская булка, аэропланы и беспроволочный телеграф…

– Люба была ещё жива, – вздохнул Семён. – Мы с ней дачу снимали. В Перловке. Дорогущее было место, престижнейшее! Бывало спросит знакомый – «где лето проводить изволите?» Отвечаешь – «в Перловке». И сразу уважение в глазах. Круче, разве что, в Бутово было, но я Перловку любил. Василь Семёныч понастроил таких дач – за год бронировать приходилось! Хорошо я с сыном его, Иван Васильичем дружен был. И чай у них брал, прекрасным чаем они торговали…

Он помолчал. Подошёл к термопоту, начал заваривать чай. Суховато сказал:

– Всё ушло, все ушли. Любушка моя ушла. Перловых разметало-раскидало, дачи их сгинули. Ты не о себе жалей, Антон. Я знаю, о чём ты думаешь, на нас глядя. О том, что мы живём и живём, а твой век теперь отмерен. Только ты подумай о том, как жить, когда любимый человек ушёл. Что Светлане предстоит…

Стало как-то очень тихо. Семён закрыл чайник крышкой, вернулся к столу.

– Время лечит, Семён, – ответил я. – Она погорюет и будет вспоминать меня со светлой грустью. И Надя тоже. С гордостью и печалью. Но честное слово, это всё равно как-то плохо утешает!

Семён отвёл глаза.

Я сел за стол, взял кусок рафинада, забросил в рот.

Сладко.

– Лучше коньяка налей, чем мозги мне править, – сказал я. – Обсудим ситуацию. Пока я ещё живой, злой и даже временами умный.

Семён посмотрел на часы, потом, с укоризной, на меня. Однако снова прошёл к шкафу и принёс бутылочку коньяка. На тридцать грамм. Такие закупают в дьюти-фри авиапассажиры, побаивающиеся летать, чтобы незаметно выпить на взлёте две-три штуки.

Я взглядом спросил Семёна, потом Арину и глотнул прямо из горлышка.

– Хоть бы чай вначале попробовал, – с обидой сказал Семён. – Ладно, рассказывай.

– Неужели Гесер не ввёл в курс дела?

– Ввёл. Ты объясни, зачем стал брать вину на себя? Ты же не убивал этого парня?

Я покачал головой.

– Да зачем вину взял – понятно, – махнула рукой Арина. – Антон парень умный, не по годам тёртый. Понял, что это какая-то провокация. Самое ожидаемое действие с его стороны – начать оправдываться. Значит, враг, кем бы он ни был, рассчитывает именно на оправдание, на возмущение и протесты. Антон эту схему мгновенно поломал. «Да, ударил ножом в порядке самообороны, умысла на убийство не имел». Даже в обычном суде могло бы прокатить.

Вот всё-таки ведьма – она всегда ведьма. Завулон так даже не заподозрил самооговора. Гесер, по-моему, тоже причин моего заявления не понял, единственное, что ни на секунду не поверил, будто это я убил своего тёзку.

– Как по мне, так всё происходящее – нелепица, – сказал Семён. – Ты нынче не в игре, Антон. Уж извини за откровенность, но с доски тебя сняли.

– Я сам себя снял, – поправил я.

– Да как угодно. Даже у твоих врагов, а они есть, никакой необходимости тебя убивать, подставлять, преследовать не имеется. Ты стал человеком. Ты и без того несчастлив. Это нужно иметь какую-то маниакальную упёртость, звериную ненависть, чтобы тебя нынче преследовать!

– Но ведь и такие враги могут быть, – заметила Арина, прихлёбывая чай.